В связи с большой загруженностью в операционной, дополнительно открыт приём профессора Пучкова Константина Викторовича в ВЫХОДНЫЕ!!!
Уточнить расписание и записаться на приём в октябре можно по тел.: 8 (495) 222-10-87
Бесконечное движение является главным принципом развития медицины
Источник:
Информация из интервью на этой странице
Хирург с мировой известностью профессор Константин Пучков незадолго до Новогодних праздников в числе приглашенных экспертов выступал и проводил показательные операции на научно-практической конференции в Рязанской областной клинической больнице.
В одном из перерывов между лекциями и операциями, которые демонстрировались с большого экрана, установленного в актовом зале больницы в режиме online, с доктором побеседовала корреспондент «Р.В.» Лада Петрова.
Тема конференции касалась современных миниинвазивных лапароскопических методик, то есть щадящих, не требующих больших разрезов, которые применяются в хирургии заболеваний желчного пузыря.
Р.В. – Константин Викторович, в этом году отделению малоинвазивной хирургии Рязанской областной больницы исполнится 20 лет. Чем операции, проведенные на начальном этапе, отличаются от тех, которые были продемонстрированы сегодня?
К.П. – Направление успешно развивается. Если недавно о развитии однопортовой хирургии, когда операция осуществляется через один прокол, мы могли только мечтать, то сейчас методика их проведения заняла свою нишу. Это профессиональная сторона вопроса. В тонкости подходов посвящать вас нет необходимости. Скажу лишь, что такая операция практически сводит на «нет» хирургическую кровопотерю. Молодая женщина, которую мы сегодня оперировали, уже завтра сможет уйти домой к ребенку, сможет его кормить и брать на руки. На брюшной стенке у нее нет места, которое может болеть. В этом основная прелесть новой методики, в сравнении с теми, которые мы проводили раньше.
Р.В. – Каким будет следующий шаг?
К.П. – На первый план выходит роботизированная хирургия. Хирург управляет роботом, вернее манипуляторами, с помощью которых проводится операция. Это более точные движения, выше результативность. Ведь если то изображение, которое мы сегодня видели, плоское, то с помощью робототехники можно увидеть это изображение в формате 3-D. Хирург увидит глубину, что становится возможным благодаря специальным программам, заложенным в такую технику. Удастся избежать возникновения каких-то проблемных моментов, которые при малом размере операционного поля имеют определенную степень вероятности.
Р.В. – Не означает ли это, что человеческий фактор постепенно будет сводиться к нулю и потребность в работе хирурга исчезнет?
К.П. – Думаю, что пока нет. Не секрет, что сейчас ученые работают над тем, как бороться с онкозаболеваниями при помощи нанороботов, которые избирательно воздействуют только на опухолевые ткани. Например, вводится в кровеное русло тысячи нанокапсул, которые доходят до злокачественной опухоли и начинают ее разрушать, совершенно не оказывая влияния на весь организм. Наука в этом отношении идет вперед, но хирургия – это своего рода искусство, которому нужно не только долго учиться, но иметь определенный талант и постоянно практиковаться. Человеческий фактор будет оставаться важным еще очень долго. Это как на автогонках в «Формуле 1»: у тебя может быть суперавтомобиль, но управляет им человек. На современном этапе исключить в лечении хирургического больного доктора невозможно, и думаю, что не нужно.
Р.В. – Константин Викторович, даже у человека далекого от медицины, глядя на экран, не возникает сомнений в том, что представленная методика – передовая. На ваш взгляд, существуют ли какие-то дополнительные причины, кроме недостатка финансирования, которые тормозят процессы внедрения?
К.П. – Доля скепсиса по поводу нехватки средств понятна, но ведь если не пытаться, то движения никакого не будет, и мы будем топтаться на одном месте. Не все зависит от кого-то, многое – от нас самих.
Р.В. – Но ведь это можно отнести к любому виду деятельности, не только к хирургии или к медицине.
К.П. – Согласен. Только мне иногда кажется, что раньше в медицину шли очень активные ребята, а теперь таковых стало значительно меньше, хотя талантливые, конечно, тоже есть.
Р.В. – Как вы считаете, может быть, стоит проводить психологическое тестирование для тех, кто идет в медицину, и в хирургию в частности?
К.П. – Обязательно! Из опыта жизни: прежде чем поступать в Рязанский медуниверситет (я ведь родом из Луховиц), решил стать военным врачом, поступал в военную медицинскую академию в Ленинграде. Прием в это учебное заведение проводился в июле, а в Рязани (вариант поступления в Рязанский мединститут я тоже рассматривал) – в начале августа. Первый экзамен – тестирование, проводился в течение 4,5 часа. Темп вопросов и ответов был очень высокий. Вопросы были самые разные. Через каждые пятнадцать минут повторяющиеся. Ответы позволяли определить уровень агрессии, психические отклонения. После тестирования отсеялось сразу 25 процентов абитуриентов.
Р.В. – Вы попали в этот «черный список»?
К.П. – Нет, наоборот. Благополучно был допущен к следующему этапу. Следующий экзамен – физподготовка. Здесь вроде тоже все было строго, так как вуз военный. Взяли, как говорится, с руками и ногами. Дело в том, что я долго занимался в школе олимпийского резерва легкой атлетикой, добился звания «мастер спорта», но умудрился получить серьезную травму. Обидно, конечно. Но спорт мне дал очень многое. В легкой атлетике твои показатели зависят только от тебя самого. Для достижения цели нужно много работать. Следующими экзаменами были физика и химия – здесь все на «5», а вот по моей любимой биологии экзаменовал преподаватель, защитивший докторскую по водорослям, по которым меня и завалил со словами: не зная водорослей, как вы будете лечить человека? Увы – я получил «три», но я бы поступил при наличии хороших общих результатов…
Р.В. – Тогда что? Почему же в этом случае не остались в городе на Неве?
К.П. – Молодой был – обиделся… Я не жалею. Просто тогда у меня за один год дважды сорвались планы: по состоянию здоровья не смог дальше профессионально заниматься спортом и получил «тройку» по своему любимому предмету при поступлении в военно-медицинскую академию. А мне очень хотелось стать врачом, значительно больше, чем связать свою жизнь с армейской службой, несмотря на то, что в нашем роду по мужской линии были в основном военные. Вот и поехал в Рязань, в город на Оке, предварительно выучив водоросли так, что сам мог защитить по ним докторскую диссертацию.
Р.В. – Получается, вы стали родоначальником новой династии. В вашей семье есть врачи?
К.П. – Да, сын. Он меня не подвел. На моих глазах растет настоящий хирург, но я не настаивал на выборе профессии. Даже, наоборот, пытался объяснить всю сложность выбираемого им пути, потому что врачу необходимо постоянно учиться, и 20 лет будет мало, чтобы достигнуть совершенства. Надо очень любить свое дело, жить этим 24 часа в сутки. Будучи студентом, я приходил в больницу. У меня было 12 дежурств в месяц, то есть я приходил через день. В этой больнице я вырос. На шестом курсе уже оперировал. Честно скажу: периодически «получал по рукам» от более опытных врачей.
Р.В. – Вам тогда не казалось, что старшие товарищи несправедливы в оценках вашей готовности заняться врачебным делом?
К.П. – Личные амбиции уходили на второй план, потому что поставил себе цель – перенять опыт. Старался с пониманием выслушивать нелестные слова, не ленился «сгонять» в приемный покой раз 20 за ночь, написать историю болезни за кого-нибудь, начистить картошки, накормить всю хирургическую бригаду, помыть посуду, а потом с чистой совестью подходил к врачу и просил, подбирая разные слова, вроде: «Дайте поработать…» Ну, как он откажет? Между прочим, если вдруг я не приходил, бригаде меня не хватало. Сразу вопросы: где был? Это пример того, как человек становится родным и нужным в коллективе, при каких условиях ему начинают доверять. Ну и самое важное: все будет зависеть от того, много ли ты видел, ассистировал, много ли понимаешь. С благодарностью вспоминаю своих учителей: Георгия Георгиевича Полита, Бориса Яковлевича Гаусмана, Анатолия Тимофеевича Хубезова и других, отдавших много сил для воспитания целого поколения достойных хирургов.
Очень важно много читать. У меня был план – 40 медицинских монографий в год, который я выполнял более 20 лет. Далее следующий план – писать по одной монографии в 1-2 года, который также успешно выполняю уже 15 лет. Для хирурга очень важно постоянно тренировать руки, пальцы должны быть «легкими» и очень послушными. Любой талантливый скрипач играет на инструменте по 10 часов в сутки, спортсмен тренируется по 8 часов в день. Без этого таланта не раскрыть. Так и в хирургии, ты должен постоянно работать, очень много работать. В студенческие годы у меня в кармане всегда была катушка с нитками. Любую свободную минуту я вязал хирургические узлы, на коленке, на ножке стола, стула, на чем угодно. Норма 5 тысяч узлов в день. Когда достигаешь скорости 120 узлов в минуту (два узла в секунду), то делаешь это на автомате, оставляя голове пространство думать об операции, а не о том, как завязать шов.
Р.В. – По вашему мнению, понятие самоотверженности, если мы исключим военное время, соотносится с вашей профессией?
К.П. – Конечно. При полной отдаче любимому делу над тобой постоянно, как Дамоклов меч, висит угроза неблагополучия в семейной жизни. В военное время здесь вроде все понятно, а в обычной жизни, когда постоянно выходишь на работу 1 мая или 31 декабря, это вызывает, по меньшей мере, недоумение. Я в студенческие годы все лето проводил в больнице, потому что всю свою жизнь добровольно посвятил служению медицине. Убежден, что в концепции доктора должна быть заповедь: непрерывно учиться и непрерывно учить самому до самой смерти.
Р.В. – Если вы учитесь сами, то у кого, а если учите других, то кого? И часто ли бьете по рукам?
К.П. – Ко мне приезжают учиться люди, владеющие своей специальностью, и те, кто желает глубоко вникнуть в тонкости направления, которым я занимаюсь. Их не приходится журить. Более того, встречаются те, кто просит проанализировать с учетом плюсов и минусов проведенную ими операцию. Это всегда похвально, так как слабое звено, если его удается заметить в работе, необходимо убирать. Я не устаю учиться до сих пор, в том числе у обычных хирургов. Любое движение настоящего мастера нашей профессии – уникально. Я могу просмотреть операцию три часа и для себя уловить одно-два движения, которые качественно обеспечивают тот или иной прием и существенно изменяют ход операции. Впитываю «изюминки» по всем своим специальностям, на которые имею аккредитации: хирург, гинеколог, уролог, проктолог, онколог. Шестая – организатор здравоохранения, и здесь, к слову, можно также беспрерывно учиться. Знания помогают синтезировать плюсы каждой специальности, находить новые приемы. 8-10 раз в год я выезжаю за рубеж учиться и 3- 5 раз учить. Причем я не считаю страны, я считаю хирургов. Это может быть шикарный гинеколог испанец, общий хирург англичанин, уролог из Америки.
Я периодически выезжаю в Швейцарию, где являюсь штатным хирургом частной клиники и оперирую. В основном моими пациентами становятся русскоязычные люди, некогда иммигрировавшие в Европу. Бывшие соотечественники по-прежнему доверяют нашим докторам, потому что руки у наших хирургов – лучшие в мире. Не секрет, что в Германии – около трети всех хирургов – выходцы из Советского Союза или России, то же самое – в Израиле. Наша школа рук, хирургическая школа – уникальна. Конечной точки, к которой стремится медицина и, в частности, хирургия, быть не может, и мы не должны опускать планки. Развитие в этом смысле бесконечно.
